Татьяна Львовна Толстая: "Я веду самую противную для меня жизнь". О чем писала в дневниках дочь великого писателя от 17 до 68 лет

16 октября литературный мир отметил день рождения одной из самых преданных наследниц творческого достояния великого русского писателя Льва Николаевича Толстого. Сто пятьдесят восемь лет назад родилась старшая дочь гения - Т. Л. Сухотина-Толстая, автор уникальных мемуаров, верная хранительница памяти о ее выдающемся отце. Она начала вести свои записи в четырнадцатилетнем возрасте. Самая первая из них датирована 28 октября 1878 года, Татьяна Львовна проживала в то время в Ясной Поляне. Последняя запись в ее дневниках датируется 13 декабря 1932 года - уникальная книга была завершена в Риме, где автор проживала в последние годы. Наибольший интерес представляют откровения, записанные ею в период от 17 до 68 лет.

Глазами дочери великого писателя

Татьяна Львовна была самой старшей из дочерей Софьи Андреевны и Льва Николаевича Толстых, их вторым ребенком. Всего в семье родились тринадцать детей, из них пятеро в детском возрасте умерли. На протяжении более чем половины столетия женщина вела дневник, в котором описывала свои внутренние переживания, наблюдения и мысли, рассказывала о жизни своей огромной семьи, а также о друзьях и единомышленниках ее знаменитого отца.

Ее записки изначально не предназначались для печати, с позволения автора их опубликовали за рубежом лишь в семидесятые. На страницах своей тетради 29 мая 1882 года она пишет:

Если кто-нибудь, когда-нибудь прочтет мой дневник, то не осуждайте меня, что я пишу такой вздор и так несвязно. Я пишу все то, что мне только в голову приходит, и искренне надеюсь, что никто, никогда его не прочтет.

Поскольку документ велся, как уверял автор, «о себе и для себя» (хотя известно, что время от времени она все же знакомила с ним отца, а также многочисленных воздыхателей), от этого он что-то теряет в плане обстоятельности и полноты.

Однако преимущество записок Татьяны Львовны в другом – они необыкновенно искренни и непосредственны. Потомкам стоит поблагодарить судьбу за то, что надежды автора, высказанные ею в семнадцатилетнем возрасте и продиктованные, несомненно, ее скромностью, не сбылись и созданный ею уникальный документ все же был опубликован. Ее дневник представляет собой своеобразное зеркало эпохи. Благодаря ее записям читатель получил возможность познакомиться с особенностями той эпохи, среды, быта семьи Толстых, с информацией, характеризующей личность самого гениального писателя.

Эти строки, последние в ее дневнике, появились 13 декабря 1932 г.:

Я прожила невероятно, незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую...

Автор написала их в возрасте 68 лет, пребывая в госпитале в Риме. Их можно считать эпиграфом к ее книге.

Начало

Рождение старшей дочери, совпавшее с трудным периодом работы Толстого над одним из его шедевров – романом-эпопеей «Война и мир», ее родители восприняли «как праздник», а всю ее последующую жизнь считали «сплошной радостью и счастьем». Первые детские записи в ее дневнике свидетельствуют о живом интересе девочки ко всему, что происходит в семье, отражают процесс «впитывания» ею творческого духа семьи.

В семнадцать она задумывается о Боге, о добре и зле:

Мне грустно делается, когда я думаю, что мое детство прошло и я все, все забыла, что было со мной в эти счастливые года. Впрочем, нет, счастливых было только года три от 9 до 12, потому что в это время почти все понимаешь, всем интересуешься, и все так просто и ясно, так в бога веришь спокойно и так уверена, что все делается богом. Потом вдруг начинаешь узнавать, что совсем бог ни в чем не причастен, что не ангел божий меня принес на землю, как меня учили, и что совсем не потому дети родятся, что муж с женой в церковь съездили. И все спрашиваешь себя: где же здесь бог? — и не находишь его. Тогда начинаешь искать его во всем, стараясь ко всему придраться, чтобы найти его, и не находишь. Я до сих пор не нашла его. Многие говорят, что бог — это «добро» или, что мама нынче говорила: «Сила природы и бог — это одно и то же». Но зачем же называть это богом, молиться ему, верить, что он может услыхать молитву, когда это «добро» или «природа»?

Читатель может наблюдать, как в юном возрасте (17-18 лет) продолжает формироваться ее личность, в которой современники отмечали доброту, искренность, отзывчивость и высокое благородство:

...Сегодня приходила погоревшая женщина с шестью мальчиками, из которых старшему 13 лет. У нее мужа нет, в солдатах убит, земли нет и последняя изба сгорела. Такой несчастной я редко видела. Мы детей накормили белым хлебом, молоком и надавали пропасть платья и денег немного. Мне хотелось отдать ей свое жалование за 1 июня, но потом и жалко стало, и такое восхищение самой собой я почувствовала, когда решилась на такую щедрость, что гадко и противно на себя стало. Но зато потом, когда она ушла, мне так стало стыдно, что я не отдала, а оставила себе на бантики то, что для нее ведь очень было бы много!

23 ноября 1883 года она пишет:

Мы в Москве, и я веду самую противную для меня жизнь. Во-первых, что почти что смешно при моей силе и толщине, я лечусь. Утром пью Карлсбад, днем гуляю или езжу за покупками или с визитами, а вечером я совсем уж ничего не делаю. ВШколуя совсем не езжу и дома не рисую и не пишу. Должно быть, от этого безобразного бездействия у меня в голове пропасть глупых мыслей, большая часть из них об этом дрянном, милом Ваничке. Мне хочется его увидать, и я часто, стараясь сама себя обмануть, нахожу дело в Газетном переулке для того только, чтобы пройти или проехать мимо его дверей.

О любви, счастье, будущей семье и детях

В восемнадцать она размышляет о любви, замужестве и будущих детях:

...Я бы никогда не допустила себя любить человека, которого не считаю вполне хорошим, т. е. не хорошим, а которого бы я не вполне одобряла... Из какого-то чувства самосохранения я не допустила бы этого...

Матери, воспитывая детей, сколько делают ошибок. И в моем воспитании, хотя сравнительно меня прекрасно воспитали, сколько было ошибок!

На ее долю выпало много счастья и много страданий. Не имея недостатка в поклонниках, Татьяна вышла замуж лишь в тридцать пять. Ее избранником стал старинный друг семьи Михаил Сергеевич Сухотин (отец шестерых детей от первого брака), с которым она была знакома с юности:

Седьмой месяц, как я замужем. Никогда не считала, чтобы замужество обусловило бы счастье, и, выходя замуж, не рассчитывала на него и не ожидала его. А между тем жизнь сложилась неожиданно и незаслуженно счастливо. Как мне не быть оптимисткой, когда я вижу столько добра в людях! Миша, все дети, все родственники, все друзья, знакомые, вся прислуга — все стараются, чтобы в нашей семье был мир и согласие, и до сих пор не было ничего такого, что сделало бы малейшую трещину в наших отношениях.

В продолжение шести лет после свадьбы ее дети умирали на последних месяцах беремен­ности. Наконец, 1905-м, в свои сорок, Сухотина-Толстая родила дочь Татьяну, которой суждено было стать ее единственным ребенком.

История

В ее дневниках, как в зеркале, отразилась эпоха. Вот как Татьяна Львовна описывает революционный 1905-й:

Везде резня, зверская расправа между черносотенцами и революционерами. Акушерку, которая теперь у меня живет, на улице ударили нагайкой. Одна ее сестра избита была так, что лежала в больнице, у другой пуля в плече, которая до сих пор не извлечена. 23-го приехал сюда Илья с семьей, бежавший из Калуги от погрома. Искали убить его и доктора Дубенского. Он говорит, что чувство было отвратительное: ехать на вокзал на извозчике с Верочкой на руках и ежеминутно чувствовать опасность быть растерзанным толпой. Нельзя описать всего, что делалось и делается эти дни. В одной Одессе погибло около 5000 человек. И вся Россия захвачена этим зверством. Каково в такое время родить дитя…

После смерти мужа в 1914-м до конца 1921 года Татьяна Львовна с дочерью проживала в Ясной Поляне, до 1923 г. была хранителем музея-усадьбы Л.Н. Толстого. В 1922-м организовала в столице школу живописи и рисования. В период с 1923 по 1925 г. занимала пост директора музея Л.Н. Толстого в Москве.

Из ее восприятия Первой мировой войны:

…Война все продолжается. Тяжело от нее. Какое чудовищное состояние человеческого сознания.

Вот как она пишет об октябрьской революции:

...То ужасное возмущение и отвращение, которое я испытывала первое время против действий большевиков — теперь немного улеглись. <...> Революция и большевизм произошли оттого, что старая власть или, скорее, правительство (власти уже не было) — сгнило и развалилось. Обломки свалились нам на голову и пощелкали нас. Но не развалиться это здание не могло. И нам надо только приветствовать это разрушение…

Известно, что в сложные двадцатые, в Гражданскую и в период становления советской власти она многих спасла от тюрьмы и от верной смерти.

Последние годы

В 1925-м г. знаменитому австрийскому актеру Моисси, поставившему спектакль «Живой труп» по пьесе Толстого, удалось уговорить Т.Л. Сухотину покинуть Россию. Вместе с дочерью она эмигрировала за границу. Проживала в Праге, Париже, Вене, Риме. Она вести свои записки до старости. Даже в преклонном возрасте продолжала оставаться энергичной и открытой ко всему новому. Как всегда, примером во многом для нее оставался отец:

Надо писать свой дневник. Хоть мне и 65-й год, но учиться еще можно. И должно. Мне приходится писать и говорить об отце. Я это делаю не так хорошо, как могла бы, если бы у меня техника слова была бы лучше развита. Я в шутку говорю, что я унаследовала от отца его неумение писать. Это наполовину шутка. Он умел сильно, страстно и глубоко думать и чувствовать и не жалел сил для того, чтобы суметь это выразить. Но процесс этого выражения был тяжел: мы — его переписчицы и переписчики — это хорошо знаем. Не десятки, а сотни раз он переделывал написанное и до старости учился писать. А мне, кроме того, что следовало бы оставить что-нибудь ценное об отце — приходится зарабатывать на свою жизнь. Хочу попробовать писательство.

Последняя запись свидетельствует о том, что ее автор готова принимать жизнь во всех ее проявлениях и далека от констатации конца:

Странно, если я серьезно больна. Я так сознанием далека от смерти. Я хотела бы, чтобы это сознание пришло. Я совершенно убежденно говорю себе: «Ты больна, тебе 68 лет. Много ли ты можешь прожить еще? При очень счастливых обстоятельствах 10 лет. Но скорее 2 года, 3,5 лет». «Дней лет наших 70, а при большой крепости 80, и лучшие из них труд и болезнь» (79 псалом). Труд мой кончился. Началась болезнь. Ну что же? Я не жалуюсь. Я прожила невероятно, незаслуженно счастливую и интересную жизнь. И удачливую. И так продолжается.

На 86-м году жизни, в сентябре 1950-го, Татьяна Львовна умерла в клинике в Риме. Она была похоро­нена на кладбище для иностранцев.